Joe Lynn Turner. Интервью и фотографии.
Joe Lynn Turner (настоящее имя Joseph Arthur Linquito) – один из ярчайших представителей хард-рокового вокала, участник “Rainbow” (1980-1985 гг.), “Deep Purple” (1990), вокалист Ингви Мальмстина на его самом успешном диске “Odyssey” (1988)…
Многие не любили его за “попсовый” образ на сцене, однако с точки зрения вокала ни у кого ничего, кроме уважения, Тернер не вызывал.
Для начала хотелось бы узнать о Вашем музыкальном образовании. Насколько нам известно, вы окончили музыкальную школу, после чего некоторое время пели в церковном хоре…
JLT: Во-первых, я родился в итальянской семье, и можно представить, что там творилось: отец и мать пели очень много, в доме почти всегда звучала музыка – разумеется, по большей части итальянские теноры – Карузо и т.п. Ну, и разные популярные певцы тех лет – тот же Фрэнк Синатра. По старой итальянской традиции каждое воскресенье у нас проходил семейный ужин, где после изрядного количества выпитого вина все принимались петь, а мой дядя Паскуале играл на гитаре. Я тогда играл на аккордеоне – родители заставляли играть на этой шняге. Это сейчас я к нему спокойно отношусь, он до сих пор у меня где-то лежит – а тогда я мечтал, понятно, только о гитаре. Как-то я уговорил дядю показать мне несколько аккордов, и потом сам стал играть – отец подарил мне, по-видимому, самую дешевую гитару, какую нашел. Инструментом её назвать было сложно. С ней, кстати, связана забавная история: со временем она досталась другу моего отца и на двадцать лет исчезла из моей жизни. Потом, на одном из моих концертов в Нью-Йорке ко мне подошла девочка и сказала: “Это Ваша гитара, я хочу, чтобы она снова была у Вас”. И я увидел у неё в руках ту самую чёртову гитару; я с первого взгляда понял, что это она.
Так она попала ко мне снова…
Круто! Но получается, что Вы учились играть на аккордеоне, потом на гитаре. Как же вокал?
JLT: Изначально в любительских школьных командах я играл на гитаре и пел “бэки”, а основной вокал никогда не пел. Но однажды вокалист нашей группы заболел – делать было нечего, я подошёл к микрофону в начале выступления, стал петь за него и увидел, как заинтересовавшиеся зрители потянулись к сцене. Тогда-то я и подумал: “Может, во мне и правда что-то есть…” Особенно, конечно, привлекало то, что все девчонки подошли к сцене и начали смотреть на меня. Вот так это и закрутилось.
А как же техника дыхания? Она тоже пришла сама?
JLT: Всё приходит со временем. Главное, на мой взгляд, – научиться слышать как музыкант, ведь возможность управлять нюансами вокала приходит только тогда, когда твой слух позволяет эти нюансы различать. Поэтому всем особенностям моего вокала я в первую очередь обязан слуху, натренированному в процессе сидения с гитарой перед колонками. Но, естественно, нужна техническая основа. Есть итальянская пословица: “Чтобы построить дом, нужно сначала научиться держать молоток”. Поэтому, когда я начал петь основной вокал в моей первой группе Fandango, я сразу задумался о том, чтобы брать уроки вокала – ведь теперь это был, условно го-воря, “мой молоток”…
Моим первым учителем был ныне покойный Мартин Лоуренс – его сын Дон и по сей день преподаёт вокал в студии Лоуренса в Нью-Йорке на 72-й улице. Я начал заниматься у него примерно в 1978-м.
Именно он поставил мне технику дыхания, называемую “Push down – Pull up” (Толкай вниз – Тяни вверх). Но прежде всего он объяснил мне принцип “ты поёшь так же, как и говоришь”: (пропевает) “Всё, что тебе нужно сделать, это вложить сюда пе-е-есню, тебе нет нужды говори-и-ить иначе…”
То есть ты говоришь, но строишь свою речь, как песню.*
Второе, чему меня научил Мартин – это пользоваться диафрагмой: выводишь весь воздух из легких (резко выдыхает) и втягиваешь его вот сюда (показывает на область диафрагмы). В моих лёгких сейчас нет воздуха, он весь здесь! Важно наработать диафрагму, как мышцу, – и, когда поёшь, не выбрасывать весь воздух наружу, а толкать и вытягивать его вверх-вниз, растягивать его, как резинку. Вот что такое “Push down – Pull up”! Сначала я не мог представить себе, что должен делать для этого мой организм, как можно при пении выталкивать воздух вниз. Мартин ответил мне на это:
представь себе ощущения, когда ты сидишь на “толчке”. Ты тужишься – твой живот занимается “выталкиванием”. Примерно те же мышечные ощущения должны быть и здесь – но при этом ты должен ещё и “тянуть” воздух вверх.
Также он показал мне упражнения, которые я по сей день ношу записанными у себя в CD-плеере: эти упражнения позволяют отрабатывать все существующие гласные. Мартин Лоуренс учил меня: “Всегда тяни ноты до конца; никогда не улыбайся**, когда поёшь; следи за тембром, окраской каждой конкретной гласной, ведь твоё дело – создавать приятный звук.” Многие певцы могут иметь сустейн, могут иметь широкий диапазон, но не иметь адекватного тембра звука. Поэтому так важно следить за окраской звука, менять её так же, как меняешь волну радиоприёмника, находя самый красивый тембр, какой ты только можешь извлечь. Безусловно, Лоуренс занимался и моим диапазоном, ведь мой “родной” регистр – это баритон, у меня очень низкий голос от природы. Но ведь надо было уметь “рубить” по рок-н-ролльному! Мартин объяснял мне, что пение, в некотором роде, – пирамида: высокие ноты наверху, низкие – у подножия. Чтобы взять ноту, надо визуализировать её – прицелиться и, уже взяв её, обрабатывать с помощью диаграммы: заставлять её вибрировать, добавлять в голос гроул и т.п. Вы также можете работать с придыханием (пропевает строчку из песни “All Night Long”). Ваш голос имеет множество оттенков, так что экспериментируйте с ними, учитесь их контролировать, чтобы создать собственный звук. Вы должны иметь в запасе различные инструменты! Большинство певцов пользуются одним “их собственным” звуком, одним тембром – этим тембром их возможности и ограничиваются. К счастью – или к сожалению? – в моем арсенале несколько таких “звуков”…
А в чём, на Ваш взгляд, основная разница между классическим и рок-вокалом?
JLT: В отношении. Классика воспринимается мною иначе, нежели рок, поэтому отношение – главное отличие между ними. Нужно уметь работать и с тем, и с другим, а также со всем, что между ними. Я люблю стандарты, могу петь джаз, R&B и много другой музыки, потому что я всю жизнь СЛУШАЛ. Независимо от того, какую музыку вы исполняете, нужно пробовать имитировать голоса “великих” – это только поможет в поиске своего звука! Я, когда учился, старался имитировать голоса Пола Роджерса, Роберта Планта и многих других. Если же говорить об отличии от классики – на мой взгляд, большинство преподавателей классического вокала слишком погрязли в собственном снобизме: “Вы должны петь максимально чисто!” – ну, или что-то в этом духе. А ведь пение – это не одна лишь техника! Как говорил мне покойный Мартин Лоуренс, царствие ему небесное (как истинный католик, Джо за всё время нашей беседы перекрестился не один раз – Д.Т.): “Джо, я могу научить тебя различным техникам, но я никогда не смогу научить тебя вкладывать душу в то, что ты поёшь! Или у тебя есть дар к этому, или нет”.
“Классики” часто используют термин “полное смыкание” – имея в виду смыкание голосовых связок при пении. Многие же современные вокалисты, наоборот, говорят о пении на “неполном смыкании”. Вы-то сами как поете?
JLT: Даже не знаю, что можно сказать, ведь иногда движение голосовых связок просто невозможно контролировать. Например, заставить голосовые связки не смыкаться – как это вообще можно сделать, если это противоречит природе?! Я не думаю, что будет правильно говорить о каком-либо полном или неполном смыкании. Просто некоторые преподаватели любят спекулировать умными словами…
А какие упражнения Вы бы посоветовали для тренировки подачи, компрессии вокала?
JLT: Почаще кричите на свою сестру! В итальянских кварталах всё время стоит ор, потому что если ты хочешь чего-то добиться, ты должен кричать громче всех! Я всегда разговаривал громче всех, а это как раз то, что требуется от лидер-вокалиста – его должно быть слышно!
Но лично Вы используете какие-либо упражнения, или просто исполняете песни?
JLT: Я думаю, вам известно упражнение, когда вы на сцене с горящей свечой в руке, и ваша задача – заставить голос достигнуть дальнего конца зала, при этом не потревожив пламя свечи. Вот его я очень активно использовал. Оно как раз учит производить звук, не выпуская лишнего воздуха. Вы должны выпускать воздух, взяв ноту, только если вы используете соответствующую технику звукоизвлечения, во всех остальных техниках “выдувать” звук не нужно.
Расскажите, что помогает Вам держать себя в форме, скажем, во время длительного турне? Ведь рок-н-ролльный образ жизни предполагает много “излишеств”, грубо говоря…
JLT: В молодости я не придавал этому значения, пользовался всеми “радостями жизни”: алкоголем, наркотиками, женщинами… Иногда работа после всего этого превращалась в кошмар, т.к. все эти вещи вредны для голоса. Человеческий организм – непростая штука, и если ты не выспался – ты не можешь петь. Если твоей глотке не хватает влаги – ты не можешь петь. Когда ты в турне, быстрая смена часовых поясов подтачивает организм изнутри, поэтому важно стараться спать как можно больше. И всегда распевайтесь перед тем, как выйти на сцену. Я всегда выполняю несколько упражнений перед концертом, и мои связки плавно разогреваются. Кроме того, я постоянно принимаю всякие витамины, поэтому в свои 55 выгляжу достаточно молодо. Но в любом случае, если вы чувствуете, что с вами что-то не так, всегда лучше обратиться к специалисту-фониатру. Каждый должен найти свой путь к поддержанию себя в форме. Певец не может позволить себе быть нездоровым. Я говорю о настоящих певцах, болезненного вида готические юноши – не в счет.
Вас можно назвать певцом, входящим в пятёрку лучших рок-вокалистов мира. Кого бы Вы сами причислили к этой пятёрке лучших?
JLT: Я всегда считал одним из величайших вокалистов в рок-музыке Пола Роджерса, потому что в его пении есть душа, эмоции. Его диапазон велик, и мне нравится, как чувственно он произносит слова песен. Девчонки это обожают – секс в самом голосе! Я не люблю слишком “угловатое” пение, скажем, как у немцев.
Я вырос на “чёрной” музыке – на госпелах, композициях Джеймса Брауна и Энгельберта Хампердинка, так что “белая” манера исполнения мне не близка.
Ещё я бы выделил Эрика Мартина из “Mr.Big”. Вообще, нелегко определить вокалиста, по-настоящему повлиявшего на музыку своего времени. Как я уже сказал, у большинства певцов всего одна манера, один звук. И публике, по большей части, этого хватает. А я использую много разных манер, я стараюсь не обращать внимания на мнение публики. Когда мне говорят: “Ты – лучший!”, я отвечаю: “Спасибо!”, и когда говорят: “Ты – худший!”, я тоже отвечаю: “Спасибо!” Меня называли легендой, лучшим вокалистом, но я не знаю, так ли это. Я не пекусь об этом дни напролёт. Всё, что меня волнует – это передать в своих песнях чувства, картину человеческих взаимоотношений. Меня научил этому Блэкмор: когда я присоединился к “Rainbow”, на меня обрушился шквал критики, и Ричи тогда сказал: “Не верь ничему из того, что они говорят. Чествуют они тебя или проклинают – не верь им. Ведь поверив однажды хорошей рецензии, ты должен будешь верить и плохим рецензиям тоже”.
Расскажите о своей необычной манере поведения на сцене. Многим она кажется немужественной. Некоторые даже говорят: “Не, мы не будем слушать “Rainbow”/ “Deep Purple”, у них же вокалист – “голубой”…”
JLT: Ну да, я “голубой” – правда, при этом я почему-то имел всех их подружек! (смеется) Знаете, в Америке, откуда я родом, люди могут себе позволить танцевать как угодно и на сцене, и в зале. И я никогда не собирался вставать в геройскую позу и воинственно пялиться на публику весь концерт! Мне нравится выглядеть естественно и расслабленно, взаимодействовать с публикой, общаться с залом. Я однажды узнал, что многим не нравится, как я держу микрофон (ну, знаете, отводя его немного вбок). Тут я подумал: “Да вы меня разыгрываете, что ли?
Вы знать не знаете, каково это – быть на моём месте, и вам ещё не нравится, как я держу микрофон?
Если так, то вы – просто толпа жалких неудачников!” В мире что, уже нет права на индивидуальность? Или все должны быть этакими мачо, как Ковердейл, или маленькими эльфами, как Ронни Дио?
Какая была Ваша первая мысль, когда Вас позвали в “Rainbow”?
JLT: “Это ещё кто такие?” Честно – я тогда ничего о них не знал, я знал “Deep Purple”, это была одна из моих любимых групп, наряду с “Led Zeppelin” и “Black Sabbath”. И когда менеджер “Rainbow” (а мы до этого были знакомы) позвонил мне и сказал, что это группа Блэкмора, я подумал, что наверняка это кто-то из моих друзей решил подшутить. Я попросил позвать к телефону самого Блэкмора, думая, что его роль тоже будет играть кто-то из наших общих друзей. Но, оказалось, там был сам Ричи. Тогда я собрался и приехал к ним на студию, а там меня уже ждала вся группа. Они попросили меня поимпровизировать под музыку, которая впоследствии стала “Midtown Tunnel Vision”. Потом они предложили мне спеть в несколько другом ключе и сыграли “I Surrender”. Я постарался спеть её так, чтобы она максимально отличалась от оригинала, так что Расс Баллард (автор оригинальной версии) не сможет подать на меня в суд. После этого Ричи вышел из комнаты, а через пару минут вернулся с двумя бутылками “Хайнекена”, сказав: “Отлично, ты принят!” Так я и стал участником “Rainbow”.
Беседовали:
Дмитpий Талaшов и Кирилл Толль.
фото: Кирилл Толль
фотографии в публикации